Главная » 2008 » Июль » 24 » На трамвайной остановке (автор - Виктор Калач)
На трамвайной остановке (автор - Виктор Калач)
16:37
Она лежала на обледенелом «пятачке» трамвайной остановки. Спину
нестерпимо жгло промозглым холодом, который пытался как можно глубже
вонзить свои ледяные иглы в ее затекшее тело. Было до слез жалко себя и
обидно от своей беспомощности. Каждый брезгливо-отстраненный взгляд
очередного прохожего или сошедшего с трамвая пассажира все больше
поднимал волны безразличия в океане черной тоски и безнадежности. «Ну и
пусть! Пусть идут!...ничего мне от них не надо!» - безмолвный крик,
казалось, сотрясал все в округе. Но этот крик никто, кроме нее самой не
слышал. Ближе к обеду народу на остановке поприбавилось. И новое, более
жестокое испытание пришлось проходить, сдерживая себя от разрывающей
боли из-за того, что толпившиеся на остановке в ожидании трамваев и
«маршруток» люди были вынуждены перешагивать прямо через нее. Тычки и
пинки ногами не приносили столько боли, сколько она испытывала от
равнодушия тех, кто это делал. Тогда к холодным иглам, вонзившимся ей в
спину, присоединялись не менее холодные иглы безразличия и цинизма,
невидимыми стрелами летящие сверху из толпы.
Через несколько часов поток людей стал ослабевать, дробиться на мелкие
ручейки и почти совсем иссяк. Лишь в одном углу остановки подпрыгивала
в возбуждении стайка первоклашек с разноцветными ранцами, да на
покосившейся скамье устало привалился к опорному столбу павильона
пожилой мужчина в потертом пальто, с таким же потертым лицом, заросшим
седой щетиной трехдневной давности. Начавшее пригревать по-весеннему
солнышко ласково коснулось ее измученного тела. Приятное тепло
разлилось в груди и вытеснило оттуда горечь и боль. Солнечный луч своим
теплом пробудил к жизни воспоминания о том, что, как ей казалось, она
навсегда потеряла: прикосновение теплых и нежных рук, внимательный
взгляд, обращенный к ней. Она была нужна! ТОГДА она была нужна! Пусть
не занимала центральное место в чьей-то жизни, но все же была кому-то
нужна! С болью и содроганием она не раз заставляла себя оставить эти
сладкие воспоминания-грезы и попытаться вспомнить, когда началось ее
падение, приведшее к такому вот состоянию. Может, внимательный взгляд
отвлекся на что-то более ценное и привлекательное, а эти ласковые и
нежные руки не смогли тогда ее удержать? Или она сама виновата в том,
что не смогла быть долго интересной и привлекательной? Но какую она
представляет собою ценность, чтобы надолго приковывать к себе внимание?
За всеми этими размышлениями она не заметила, как от стайки первоклашек
отделился один, с большими глазами, полными небесной голубизны и
восхищенного удивления от всего происходящего вокруг. Он подпрыгнул
несколько раз для того, чтобы поправить съхавший набок ранец и стал
медленно подходить к тому месту, где она лежала. Глаза, кроме
удивления, стали наполняться настороженным любопытством. Подойдя почти
вплотную, он остановился и стал бесцеремонно ее разглядывать, словно
она была музейным экспонатом или учебным пособием. Постояв некоторое
время и утолив свое любопытство, он потерял к ней интерес и снова
поспешил влиться в свою беззаботно галдящую стайку. Вдруг она
почувствовала на себе еще один взгляд. Невидимая ниточка понимания и
сострадания вдруг протянулась из павильона трамвайной остановки, где на
краю затертой скамьи отдыхал пожилой мужчина. Она каким-то образом
уловила ход его мыслей, словно открыла незнакомую книгу и начала
читать: «Да... Вот уж действительно - «жизнь – копейка»… Да и на
самом-то деле - чего она стоит? Коробок спичек дороже в это смутное
время, когда отнять у кого-то жизнь стоит дешевле, чем съездить
куда-нибудь в отпуск всей семьей. Вот и я когда-нибудь так же, на
остановке... Дети разъехались... Жена не вынесла последней операции...
После ухода на пенсию только три или четыре раза из профкома ко Дню
рождения открытку да коробку дешевого «Птичьего молока» передавали
через соседа. Благо, в одном отделе работали. А так… никому не нужен.
Ни детям... ни соседу... ни профкому. Ты нужен лишь тогда, когда что-то
значишь и что-то можешь, когда тебя бояться и уважают. Когда блеск и
позолота еще не облетели, когда зубы у льва еще не выпали... А
сейчас...? Лечь вот тут рядом... с этой... Ну да ладно, хожу пока еще,
чего роптать на судьбу...» Ниточка понимания и сострадания вдруг стала
таять, исчезать и пропала совсем. Пожилой мужчина неожиданно встал и,
болезненно разгибая затекшие от долгого сидения ноги, медленно пошел по
заплеванному тротуару, шаркая стоптанными ботами, изредка покачивая в
сокрушении головой и слабо взмахивая руками, словно прогоняя от себя
прочь нахлынувшие так неожиданно неприятные мысли и чувства.
И она опять осталась одна, с тоской и страхом ожидая вечернего «часа
пик» с его приглушенным, зловещим шумом равнодушной толпы, спешащей по
своим неотложным делам. Одна. В окружении множества не менее
равнодушных окон многоэтажных домов, ярких и безжизненных рекламных
плакатов, деловито снующих разнокалиберных автомобилей, среди холода и
льда, равнодушия и цинизма. Одна, никому не нужная, потерявшая в глазах
мира какую-либо ценность... Маленькая, несчастная... копейка.
